О том, как устроена «городская ткань», о сложных отношениях с заказчиками и о том, почему не все проекты должны быть яркими и заметными, рассуждает Владимир Григорьев, президент Санкт-Петербургского союза архитекторов.

Анастасия Ясинская, Дмитрий Синочкин

— Вы в профессии более 40 лет. Что повлияло на решение стать архитектором? 

— Я ничего другого себе и не представлял. Мой отец был инженером-конструктором, он работал в Проектном институте № 1. Дома у нас постоянно собирались инженеры и архитекторы. Я оказался втянутым в этот мир, и он мне нравился…

— Ваши известные работы связаны с общественными зданиями совершенно разного функционала: Ледовый дворец, консульство Финляндии, здание Арбитражного суда, ТРЦ «Галерея»… Это сознательный выбор разных задач или так получалось? 

— Мне почти не посчастливилось выбирать проекты. Как говорил Маяковский: «Работал. Все, что приходилось». Есть такой архитектурный анекдот: как-то Рикардо Бофилл сказал Моше Сафди: «Что ты мучаешься, каждый раз выдумываешь что-то новое? Вот я выбрал свой стиль и работаю в нем. Всем нравится, и мучаться не надо». 

Я считаю, что в современной архитектуре не может быть единого стиля для разных проектов, обстоятельств и заказчиков. В начале прошлого века был популярен модерн, после Октябрьской революции – конструктивизм, затем сталинская классика, еще позднее – интернациональный стиль. А сейчас, мне кажется, мы перешли в период новой эклектики. Особенно в России. В разных проектах действуют разные обстоятельства, которые так или иначе создают предпосылки для определенного архитектурного решения или ограничивают его. Плюс вкусы заказчика, согласовательные процедуры.

Например, проект ТРЦ «Галерея». Я не считаю его неудачным, я им горжусь. Но изначально-то этот комплекс был спроектирован совершенно по-другому! В современных формах, без игры в ретро… Подумав, мы пошли на такой трюк. Нарисовали классицистический фасад, прикрыв наготу каркаса этакими классическими «занавесками». Добавили пилястры, пояски, карниз, полукруглые арочки. Принесли все это турецкому заказчику и встретили полное одобрение. А потом мы начали немножко «отползать». Колонны из круглых превратились в квадратные, капители – в кронштейны с акантами. Вместо «сухариков» под карниз добавили рангоуты, корабельную тему. Внешне все было похоже на классику, но на самом деле в этом здании нет ни одной классической детали. Они все переработаны, иначе трактованы. Оптический эффект…

— Камуфляж «под классику»?

— Мне нравится «ирония постмодернизма», как ее описывал Чарльз Дженкс. «Двойное кодирование»: каждый элемент несет второй, скрытый, даже пародийный смысл. Может, это некое неосознанное противодействие, внутренняя защита. Потому что было обидно. Мне жаль, что первый вариант не прошел. Но в итоге мы решили эту задачу вот так. 

— Часто приходилось переделывать проекты под требования заказчика?

— На поздних стадиях – только «Галерею». Впрочем, тот же дом на Васильевском острове: там изначально был спроектирован и согласован фасад с большим стеклянным эркером. Но потом все уперлось в ВООПИиК, стало понятно, что эта история не пройдет, и заказчик сказал: надо мимикрировать. В результате мы сделали такой нейтральный фасад, что я сейчас, глядя издали, его не сразу и найду в исторической застройке.

— А какой все же должна быть архитектура: яркой или незаметной?

— Архитектура и вообще городская ткань делятся на «каркас», который задает пространственные характеристики, фоновую застройку и акценты. Это справедливо и для исторической застройки, и для современной. Где-то глаз должен отдыхать, а что-то должно привлекать внимание, служить ориентиром и создавать сценарий. Раньше акцентами в основном были храмовые постройки. Вот сейчас я сижу в особняке Половцова, у него очень скромный фасад. Хотя треть коллекции прикладного искусства Эрмитажа – из собрания барона Штиглица, которому принадлежал этот дом…

— Какие из своих проектов считаете наиболее значимыми?

— Как-то мама мне сказала: «Ты, может, и не выдающийся архитектор, но в городе ничего не испортил».

— Хорошо, спросим иначе: в какой проект вы вложили больше всего себя?

— Во все. Одинаково много. Даже когда я работал главным архитектором – вкладывался, старался убедить людей в правильности принимаемого решения. Не все и не всегда получается. Пожалуй, вот проект X-Clinic в Репино почти полностью мой, я его за ночь придумал и нарисовал. До меня несколько архитекторов давали предложения, у них получалось 3,5 тысячи квадратных метров, а я придумал решение на 8 тысяч «квадратов». Вот это, наверное, полностью мой проект. Остальные – в составе коллектива. Я выступал в роли либо руководителя, либо цензора. Или сам предлагал, или фильтровал предложения коллег.

— За время вашей работы главой КГА какие наиболее важные задачи и проекты удалось реализовать? А что из нужного для развития города сделать не получилось: не хватило времени, или воли, или полномочий?

— Времени действительно не хватило. На какие-то кадровые решения, может быть, не хватило воли. Но вопросы, касающиеся изменения правил землепользования, введения некоторых новых положений, в основном решались. Пожалуй, не удалось включить в ПЗЗ предполагаемые места для будущих высотных доминант, совмещенных с ТПУ. Затянул НИПЦ Генплана: они долго вынашивали и разрабатывали эту идею, а я не торопил; мне казалось, что времени достаточно. 

Я, как мне казалось, боролся за честность и справедливость, за интересы города. Я ввел норму про шесть квадратных метров зелени на человека при разработке ППТ, традиционные для Петербурга рекомендуемые колеры для окраски фасадов, ограничения для построек по высоте до 40 метров. (Если выше – только через специальные процедуры.) Понизил плотность застройки… Все это – определенные сдерживающие факторы. 

— В период, когда вы руководили КГА, была также предпринята попытка регламентировать проекты апарт-отелей, отделив их от гостиниц по признаку наличия кухонь…

— История с апарт-отелями из этого же ряда. У нас в стране законодательство в основном запретительное. А все, что не запрещено, – разрешено. И формулировки нередко двусмысленные. Поэтому получается беда. Понятно, что для гостиницы строить детский сад – смешно. Но с другой стороны: если под видом гостиницы строится комплекс в сто тысяч квадратных метров – это не дело. Где вы видели такие гостиницы? 

А по закону получается – нормально. Вот я придумал такой трюк с кухнями, и он вроде бы сработал. Один раз точно. Это когда архитектор Сергей Орешкин сделал проект, а Вячеслав Семененко (тогда он возглавлял компанию «Мастер девелопмент». – «НП») согласовал строительство апарт-отеля на Васильевском острове, в устье Смоленки. Мы все проверили. Но как только компания получила разрешение на строительство, она пустила рекламу не номеров, а «маленьких квартир с кухнями». Был большой скандал; проект, кстати, так и не реализовали, а участок перевели в зеленую зону. Так что определенная польза от такого подхода была.

Логика такая: если вы делаете апартаменты – значит, люди будут жить в них долго. У них появятся дети. Им надо ходить в детский сад, а потом в школу… 

В английском есть два слова, которые обозначают жилище: apartment и flat. В этой логике apartment – это на Большой Морской, небольшой домик, на десяток владельцев. С миссис Хадсон в роли консьержки. В таких апартаментах живут негусто… Сто тысяч квадратных метров, с квартирками по 20–25 «квадратов» – совсем другая история. Не надо называть такой комплекс «апартаментами», называйте это «флэтьем», тогда будет понятно. И для «флэтья» нужна вся инфраструктура, как для жилья…

— И всю инфраструктуру должен строить тот же девелопер, который строит жилье. Он же и за садики отвечает, и за школы, и дороги прокладывает…

— Это уже не ко мне. Я не считаю, что главный архитектор должен заниматься распределением нагрузки и ответственности за социальные объекты. Это выходит за рамки качества городской среды. Кто и за какие деньги строит – я не знаю, да и не хочу знать. В Москве, действительно, идет нагрузка на застройщика. У нас вроде бы тоже к этому склоняются, градостроительная комиссия рассматривает соответствие каждого жилищного проекта нормам по обеспеченности детсадами, школами и поликлиниками. И выполнение этих норм должно быть подтверждено либо адресно-инвестиционной программой, либо обязательствами застройщика. Девелопер, кстати, может подождать, пока у города найдутся деньги в бюджете на создание инфраструктуры, а только потом – строить… Для этого и существуют совместные планы города и инвесторов, они договариваются «на берегу» – по крайней мере, во всем мире так делается. В Норвегии, Италии, Испании распределение полномочий и обязанностей между инвестором и городом – это всегда предмет переговоров. В какие сроки, как синхронизировать…

У нас в Петербурге земли, пригодные под серьезный девелопмент, – либо бывшие заводы, либо бывшие колхозы, и все в частной собственности. И разбросаны они по территории почти 1500 квадратных километров. В советское время можно было планировать: в эту пятилетку мы застраиваем намывные территории на Васильевском, в следующую – Купчино. Сейчас такое невозможно. Если на каждую нынешнюю стройку повесить лампочку, будет звездное небо, как на картине Куинджи. Во всех районах, в разных локациях идет какая-то деятельность. Как городу везде успеть с инженерией, с транспортом? Стройка начинается, потом останавливается: спроса нет, деньги кончились… Сейчас крайне сложно вести плановую градостроительную деятельность.

— Есть ли сегодня у Петербурга градостроительная концепция?

— Концепция отражена в Генплане. Планы по развитию инфраструктуры, по освоению новых территорий. Со сроками и прочим. 

— Существует ли ленинградская школа архитектуры?

— Ленинградская школа архитектуры есть производная от ленинградской культуры. И пока была ленинградская культура – была и ленинградская школа. Ее признавали и москвичи. Постепенно контуры этих понятий стали размываться. Но в целом мы до сих пор отличаемся от москвичей, от нижегородцев. Профессионал, сравнивая проекты, увидит разницу.  У нас более выражена склонность к композиционированию, мы применяем более сдержанные тона. Композиция и цвет, пожалуй, так.

— Кто из молодых петербургских архитекторов вам интересен?

— Тут важно сразу определить: кого называть молодым? В советское время шутили, что молодой писатель – до 60 лет, молодой художник – до 50, молодой архитектор – до 40. У нас в президиум Союза архитекторов входят Георгий Снежкин, Антон Головин, Сергей Падалко. Есть еще талантливые Любовь Леонтьева, Вера Степанская, Максим Батаев… Валентин Коган иногда делает удивительные вещи, например, церковь в Парголово.

Сейчас на выставке «Архитектон» много молодых, интересных зодчих. Первую премию получила мне неизвестная компания за постройку на курорте «Игора», причем в жюри было много москвичей.

— В чем вы видите сегодняшнюю роль Союза архитекторов?

— Сложный вопрос. Я вижу Союз архитекторов в двух ипостасях: профсоюз и клуб. Мы и пытаемся что-то делать в этом направлении. Дело даже не в том, чтобы защищать интересы архитекторов и оказывать им юридическую поддержку. У нас вроде и нет каких-то особых конфликтов, архитекторы сами справляются. Важно популяризировать профессию, повышать роль архитектора в обществе. В массовом сознании архитектор воспринимается как необходимое зло. Или как городской сумасшедший. 

В развитых странах без архитектора – как, в соответствующих ситуациях, без юриста или врача, шагу никто не ступит. У нас иначе. Зачем юристы – мы до сих пор не понимаем; врача позвать – по необходимости, а так лучше у соседа спросить, помогает ли ему эта таблетка; и с архитектурой то же самое.  Поэтому и территории у нас порой замусорены постройками, которые сделаны с участием неопытных, но дешевых архитекторов либо вообще без архитекторов. Это обидно…  

https://nsp.ru/37175-vladimir-grigorev-nastoyashhii-arxitektor-prozivaet-zizn-v-tom-cto-proektiruet

 Дискуссию об архитектурно-градостроительном облике новостроек, есть ли место архитектуре в жилых домах масс-маркета и как сделать «красиво» покупателю в то время как застройщики стремятся к экономии, продолжает руководитель архитектурного отдела ГК «Глобал ЭМ» Татьяна Бровкина.

— Разве такое упорядочение не скучно, особенно в масс-маркете, где выбор отделочных материалов ограничен себестоимостью?

— Главная задача архитектора и состоит в том, чтобы избежать такого эффекта. Никому не нужны серые коробки с отверстиями. Строить красиво и минималистично (читаем бюджетно) – сложно, но можно. Например, стеклофибробетон позволяет создать фасад практически в любом стиле и одновременно получить необходимую фактуру. Любое здание украсили бы клинкерный кирпич или деревянные элементы. Но бюджетными эти материалы не назовешь, поэтому в архитектуре масс-маркета выбор стилистических решений ограничен.

Единственный аспект, не зависящий от бюджета, – цвет. И это главное оружие современного архитектора. Его работу с цветом можно сравнить с работой художника. Только вместо полотна у архитектора объект простой геометрической формы, похожий на коробку. За счет цвета создается визуальное ощущение пластики фасада, фона и акцентов, возможность подчеркнуть/выделить элемент из плоскости стены или, наоборот, замаскировать его. Определенный ритм возникает благодаря чередованию элементов разной геометрической формы, разделению на части единого объема, изменению масштаба визуального восприятия этажности и протяженности здания.

Дата публикации: 26/09/2023 17:36

Дата последнего обновления: 26/09/2023 17:49