Наш разговор с председателем оргкомитета конкурса «Золотой Трезини» Павлом ЧЕРНЯКОВЫМ о петербургской архитектуре, ее традициях и проблемах.

– Павел, говорят, что именно вы родили идею этого конкурса и решили во что бы то ни стало ее воплотить... Как это вышло?

– Несколько лет назад я узнал, что царь Петр I не только придумал наш с вами город, но и инициировал первый в России архитектурный конкурс – на лучший проект здания Двенадцати коллегий. В конкурсе приняли участие восемь архитекторов из разных стран, в том числе швейцарец Доменико Андреа Трезини. В итоге ни одно из конкурсных предложений Петр не принял полностью, повелев строить первый этаж по проекту Трезини, а верхние этажи – по проекту немца Леонарда Теодора Швертфегера. Но Швертфегер умудрился уклониться от выполнения работ, и всем строительством руководил Доменико Трезини, а после его смерти в 1734 году – Карло Джузеппе Трезини, племянник и зять Доменико. Указ об учреждении Двенадцати коллегий был подписан Петром I 23 декабря 1718 года. И я подумал, что это будет красиво: 300 лет спустя объявить архитектурный конкурс имени автора здания Двенадцати коллегий и первого зодчего Петербурга. Так в 2018 году и появился «Золотой Трезини».

– Заветы Трезини существуют?

– Глава международного совета нашего конкурса Михаил Борисович Пиотровский замечательно сказал, что идея «Золотого Трезини» – создать дополнительный механизм сохранения роли Петербурга как лаборатории, где архитекторы всего мира встречаются и что-то изобретают. Мне кажется, это и есть главный завет Доменико Трезини, который был не просто первым зодчим Петербурга, но и великим изобретателем новой столицы, ее первого генерального плана, главного собора, главного административного здания, в котором заседали коллегии. Если бы он просто слепо копировал европейские образцы, не родился бы новый архитектурный стиль – петровское барокко. И, на мой взгляд, традиция в Петербурге – это не только сбережение достижений прошлого, но и способность изобретать, творить. С этой точки зрения победивший на международном конкурсе, но не осуществленный проект второй сцены главного театра города – это, как ни удивительно, традиция, традиция творчества, бросающего вызов прошлому, как раз по заветам Трезини. А построенное здание второй сцены – это не традиция, а профанация архитектуры как искусства. Здесь нужно оговориться, что это мое оценочное суждение, не более...

– А как вы думаете, почему не был реализован проект новой Мариинки, который сделал Доминик Перро?

– По официальной версии, Доминик Перро в 2006 году был отстранен от разработки своего проекта из-за отказа Главгосэкспертизы его согласовать. А по неофициальной – многострадальный золотой купол второй сцены театра не понравился, скажем так, лицам, принимающим решения. А выбор жюри, конечно, всегда можно выкинуть в топку.

– Известно, что у нас от конкурса до реализации – дистанция огромного размера. На ваш взгляд, можно ли ее уменьшить?

– Во-первых, в основе конкурса должна быть процедура, которая не зависит от «нравится – не нравится» отдельных, даже очень важных персон. Во-вторых... А вы знаете, поскольку первый пункт у нас неисполним, о других пунктах я даже не хочу говорить.

– Лаборатория архитектуры применительно к Петербургу – как она может быть реализована практически, когда в городе работают десятки архитектурных бюро?

– Себя не принято хвалить, но смотрите: на наш конкурс подано более тысячи реализованных и нереализованных проектов архитекторов и дизайнеров из 97 стран. И международное жюри, в которое входят более 200 экспертов из 32 стран мира, под руководством директоров ведущих музеев решает, по каким проектам историки архитектуры будущего будут изучать творчество современных зодчих. Да, практической пользы для петербургского градостроительства в конкурсе сейчас нет. Но «Золотой Трезини» еще очень молодой, международным он стал только в прошлом году. И я мечтаю, что придет время, когда уникальная база лучших архитекторов и дизайнеров мира, которую мы собираем, будет востребована в нашем городе.

– Что вам нравится в петербургской архитектуре?

– По преимуществу старая, дореволюционная архитектура. Мое сердце принадлежит северному модерну Петроградской стороны, не каким-то конкретным зданиям, а всей застройке в целом. Это пространство, которое примиряет меня с действительностью.

– Что же вызывает протест?

– Не нравится, за редчайшими исключениями, новая, особенно новейшая, архитектура. Но я отвечу чуть шире, не про архитектуру фасадов...

– Про градостроительство хотите сказать?

– Не угадали. «Охи» и «ахи» про расстановку зданий я считаю бессмысленными, поскольку сносить их никто не будет, а о том, что это плохо, и так все знают. Нужно иметь смирение, чтобы принять то, что нельзя изменить.

– Тогда о чем вы?

– Сейчас модно говорить о комфортной городской среде, особенно в новых районах. Даже студентов учат по специальности «Дизайн городской среды». Но самое ужасное в ряде новых кварталов Петербурга – это та самая среда, вернее, ее отсутствие. И я даже не говорю о «спальных» районах на границах города и области. Вот возьмите старый добрый Ленинский проспект, который застраивался не пять и даже не десять лет назад. Для меня было откровением узнать, что на огромном участке четной стороны проспекта, примерно от Брестского бульвара до улицы Доблести, нет и не планируется пешеходного тротуара. И родители с колясками, инвалиды и пенсионеры вынуждены скакать по пандусам магазинов – ведь только так, по стеночке, вдоль витрин, можно передвигаться по главному проспекту юго-запада Петербурга. А напротив пандусов простираются живописные пейзажи грязевых болот, играющих роль парковок... Еще раз, самое страшное в «спальных» районах Петербурга – это не архитектура зданий, с ней можно смириться. Петербургский ад – устройство новой городской среды. Вот это и вызывает протест.

– А как, по-вашему, должно быть?

– Отвечу очень коротко: если ты вернулся после прогулки по городу домой в чистых ботинках, значит, ты гулял в комфортной городской среде. Деревья, дворы без машин, газоны, пешеходные тротуары, велосипедные дорожки, спортивные и детские площадки, кафе – это все вторично по отношению к чистым ботинкам. На мой вкус, конечно.

– Уместно ли сейчас понятие «градостроительная ошибка»?

– Разумеется, понятие «градостроительная ошибка» существует. Для примера можно привести любой объект из «Черной книги» Всемирного клуба петербуржцев, в котором я имею честь состоять. Напомню, в этой книге перечислены постройки, созданные с грубым нарушением петербургских градостроительных и архитектурных традиций.

– В спорах градозащитного сообщества и девелоперов вы на чьей стороне?

– Нужно рассматривать каждый конкретный пример. И даже если не рассуждать о конфликте интересов, давайте говорить честно. У меня нет ни архитектурного, ни исторического, ни культурологического образования. По образованию я экономист. И я являюсь техническим, повторяю, техническим организатором большого проекта по имени «Золотой Трезини». При этом я убежден, что только «не цеховой» человек может возглавлять оргкомитет нашего конкурса. Как только я начну высказывать свое мнение, вставать под чьи-либо знамена, протестовать или, наоборот, защищать, конкурс пропадет.

– Что, на ваш взгляд, должно произойти, чтобы люди стали бережнее относиться к культурному наследию? Изменить законы? Инвестировать в просвещение?

– Я признаю, что мое мнение может показаться скандальным, но главное, чтобы оно не оскорбило ничьи чувства. Я считаю, что на отношение людей к культурному наследию в нашей стране после падения советской власти положительно могла бы повлиять только реституция. Сейчас об этом можно смело говорить, так как после приватизации поезд уже ушел. Ни новые законы, ни инвестиции в просвещение не спасут фасад памятника архитектуры на Петроградской стороне, который здесь и сейчас на моих глазах «реставрируют» бедняги из аулов. Это не их наследие, они спасают от голода свои семьи, и не наследие их работодателей, они просто осваивают бюджеты. Но ситуация не безнадежная, конечно. Существует огромная волна интереса к истории петербургской архитектуры: неравнодушные горожане воюют с арендаторами, собственниками и управляющими компаниями, уродующими исторические дома, восстанавливают МОПы (места общего пользования. – Прим. ред.) в старом фонде, лепнину, входные двери, витражи, камины и так далее. Если и приводить примеры бережного отношения к наследию, то, наверное, нужно стараться если не поддерживать, то хотя бы не мешать этим новым подвижникам. Есть, конечно, многомиллиардные проекты реставрации, где без государства не обойтись, но это уже другое измерение, за рамками ответа на ваш вопрос об изменении отношения людей к культурному наследию.

– Уже много лет идут разговоры о том, что бизнес, архитекторы и горожане не слышат друг друга. На какой площадке они могли бы встретиться?

– Недавно под эгидой конкурса мы запустили новый проект – клуб «Посольство Архитектуры», который в перспективе может стать местом такого диалога. «Посольство Архитектуры» уже организовало на разных площадках публичные встречи с архитектором Максимом Атаянцем, директором ГМЗ «Царское Село» Ольгой Таратыновой и скульптором и реставратором Павлом Игнатьевым. Если ковид окончательно не похоронит перспективы публичных мероприятий в нашем городе, мы, конечно, попробовали бы организовать встречи, о которых вы говорите. Я, возможно, ошибаюсь, но мне кажется, что главное при этом – продумать процедуру подобных диалогов, чтобы весь пар не уходил в свисток.

– Музей архитектуры нужен Петербургу? О чем он должен быть? Что показывать, когда вокруг сплошная архитектура?

– Что показывать? Да вы загляните в один только Фонд архитектурной графики Музея истории города, бриллианты из коллекции которого только изредка экспонируются на выставках, и вопрос отпадет сам собой. Проблема лишь в том, что, как бы мы с вами ни мечтали о таком музее, сам факт его анонсирования здесь и сейчас может вызвать бурю протестов. Это будет конкурс на новое здание? Вспомним о печальной судьбе проекта Доминика Перро (если бы его одного!). Это будет реконструкция старого здания под музей? Добро пожаловать, градозащитники!

На мой взгляд, тема архитектуры, новой архитектуры, сегодня токсична по умолчанию, вне зависимости от достоинств или недостатков конкретного проекта. Это, если хотите, сублимация гражданского общества, сублимация во многом полезная, так как защищает наш город от многих сомнительных проектов. Но при этом, как химиотерапия, она иногда убивает и здоровые клетки. Ничего плохого я в этом не вижу, квадратный метр – это не слеза ребенка. Если мы справедливо защищаем от сноса одно прекрасное здание и страшно и незаслуженно ругаем совсем другой проект, просто потому что он новый, так тому и быть. Но при такой степени токсичности обсуждения любого знакового архитектурного или реставрационного проекта сама идея музея архитектуры в Петербурге, я уверен, обречена на провал.

https://spbvedomosti.ru/people/pavel-chernyakov/?sphrase_id=2901024

Дата публикации: 18/11/2021 00:00

Дата последнего обновления: 22/11/2021 11:43