Мой друг, питерский музыкант, работающий в Европе, полтора года не был в городе, знакомом до слез, пишет корреспондент "ДП" Дмитрий Губин. И вот прилетел глотать "рыбий жир речных фонарей". За новостями на родине он следил через интернет, но на мои ехидные комментарии к происходящему реагировал неизменным: "Ты преувеличиваешь". Даже когда я его просил в этот прилет быть предельно осторожным на обледеневших тротуарах под сосульками. Он ведь уже привык к жизни в чистеньком, уютненьком европейском городе, где поутру после снегопада все ездят на велосипедах и где асфальт через час после ливня сух. Мой друг испытывал классическую ностальгию: город, Адмиралтейство, Петропавловка, Невский…

…Он позвонил мне, когда самолет едва коснулся колесами посадочной полосы Пулково. Сказал, что счастлив. И что, кажется, готов заплакать и не стыдится. А еще через 2 часа звонил из питерской квартиры в абсолютной ярости, крича: "Что это?!! Что это вообще?!! Что тут происходит?!!" Я в таком состоянии его видел впервые. Он не срывался, даже когда играл больным, даже когда падал после репетиций от усталости и работал неделями без выходных… А тут–то — что? Ограбили? Упал и сломал руку?

Но повод для шума и ярости оказался простым. Моему другу, словно профессору Плейшнеру, ударил в голову воздух: обычный, всем питерцам привычный, грязный, загазованный воздух Петербурга. Музыкант поехал из аэропорта в автобусе. Окна были заляпаны грязью. Кондукторша, принимая плату, была мрачна, как и попутчики в одинаковых черных "дутиках". На всех углах торчал либо полицай, либо просто охранник ("Они в городе через каждые 5 метров, тут что теперь, концлагерь?!!" — кричал мой друг). На входе в метро его прошмонали, простодушно объяснив, что он "не по–нашему" выглядит (ну да — бушлат и мюнхенский безразмерный кепарь–"набекренька"). Когда из метро музыкант вышел на Невский, то замер от грязи, гари и ужаса, которого раньше не замечал.

Потом он, конечно, отошел. Да и я подоспел на подмогу. Ввечеру мы замечательно прогулялись по каналу Грибоедова от Сенной до Мариинского театра — то по завалам черного льда, то прямо по дороге среди грязных машин — и орали из гейневской "Лорелеи": "Ich wei? nicht, was soll es bedeuten!" — "Я не знаю, как это назвать!". И принаряженные девушки в сапожках на каблуках, смешными курицами ковылявшие по ледовым заносам на балет "Легенда о любви", непонимающе косились на нас…

Я эту картину маслом выставил на обозрение не только затем, что полезно посмотреть на себя со стороны. Человечество вообще начало меняться к лучшему, когда поняло, что располагается не в центре Вселенной, а на периферии одной из галактик.  

Для меня существеннее другое. Президент страны вдруг обратил внимание, что городская среда должна быть комфортной для жителей. И только тогда чиновники решили всенародно обсудить, а какой же должна быть эта самая комфортная среда. За всеми сегодняшними городскими дебатами теряется очень важное: Петербург из города индустриальной культуры так и не стал городом культуры постиндустриальной. Позакрывав заводы и пооткрывав бизнес–центры, Питер с точки зрения идей урбанистики попал в никуда. У нас ведь очень некомфортно жить. Грязно, шумно, загазованно — и покрывающая особняки и дворцы пыль усиливает отчаяние. Из–за черной слякотной жизни зимой по городу не поедешь на велосипеде, даже если разыщешь велодорожку. Нет элементарных для Европы электронных табло, и, значит, по городу не поедешь и общественным транспортом. Почти нет зелени. Не решена проблема парковок. Открытая на ночь форточка оставляет поутру сажу на подоконнике: жизнь на балконе, возможная летом даже в Финляндии, у нас исключена. Петербург очень сильно проигрывает всем крупным (да и мелким) европейским городам, примерно как Светогорск — Иматре, хотя один городок от другого отделяет взмах воробьиного крыла. И какая бы власть в городе ни была, просвещенная или держимордная, она ведь может держать в уме постиндустриальный экологический идеал — разве нет? За это ведь с должностей не снимают? Совершится этот переход — возможно, и мы, как какие–нибудь немцы, начнем обсуждать, где высаживать в городе медоносы, чтобы привлечь пчел, или как спастись от расплодившихся куниц, подгрызающих в машинах провода. Нет у нас таких тем, как и нет куниц, а угрозу автомобилям представляют лишь распоясовшиеся автоворы.

В преддверии майских праздников хочется сказать еще вот о чем. Спорить на уровне логики о значении приближающегося Дня Великой Победы (объясняя, что "мерседесы" в России при отсутствии "лад" в Берлине говорят не в пользу экономики России) бесполезно. Тут вершат дело и ломают дрова не логика, не радость и не память, а описанный еще Ницше рессентимент: обида, бессильная злоба от несправедливости. Любой неосталинист знает, что Россия когда–то входила в G8, а теперь близка к мировому изгойству. Наша страна сползла в третий мир, где ее обскакал по зарплатам Китай и скоро обгонит Вьетнам. Все видят, что цены растут, доходы падают, телевидение врет, чиновники жиреют, — и все это без малейшего намека на просвет. И ты никак не можешь ни на что повлиять, поэтому остается кричать: "Можем повторить!", хватаясь даже не за дедову, а за прапрадедову Победу, год от года раскрашивая ее во все более фантастические цвета .

Рессентимент никуда не денется, когда власть в России сменится (весьма возможно, что жестко и скачкообразно, как она склонна меняться в автократиях). А новой власти придется проводить жесткие реформы, преодолевать сильное противодействие бенефициаров нынешней жизни, восстанавливать добрые отношения с миром, сокращать расходы на армию, ФСО и ФСБ, — что не даст никаких быстрых позитивных перемен, зато сильно ударит по мифу, в который сейчас канализуются недовольство, ярость и злоба. Но ярость и злоба могут выйти наружу, если старый миф разобьется, а взамен его не будет предложено ничего.

Что можно отчаявшимся и озлобленным людям предложить? Не знаю. Но думать об этом пора уже сейчас. 

Дата публикации: 07/05/2019 17:22

Дата последнего обновления: 07/05/2019 17:26